80 лет назад была расформирована 8-я стрелковая дивизия. Произошло это к началу зимы 1941 года, и к этому моменту она уже фактически перестала существовать как войсковое соединение, хотя формировалась совсем недавно — летом. Одна из 16 дивизий ополченцев, она все же имела яркую особенность — в ее состав входила писательская рота 22-го полка, состоящая из членов Союза писателей. О судьбах этих защитников Родины и пойдет сегодня разговор.
…Умело державшие в руках перья, но не винтовки, литераторы-ополченцы минимальную военную подготовку, конечно, прошли, однако у Марины Цветаевой, например, вызвали щемящие чувства. Она увидела их так: «11 июля уходило на фронт московское ополчение, ушла и писательская рота. Я видела эту роту добровольцев, она проходила через площадь Восстания к зоопарку, к Красной Пресне, это было тоскливое и удручающее зрелище — такое невоинство! Сутулые, почти все очкарики, белобилетники, освобожденные от воинской повинности по состоянию здоровья или по возрасту, и шли-то они не воинским строем, а какой-то штатской колонной…» Марина Ивановна немного ошиблась: они шли еще не на фронт, а лишь на обучение и формирование дивизии.
Впрочем, обо всем по порядку.
К июлю 1941 года ситуация на фронтах складывалась трагически: немцы жали со страшной силой. 4 июля вышло постановление «О добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения». Запись была именно добровольной. Правда, в МГУ, например, студенты на комсомольском собрании проголосовали и вынесли решение: считать всех собравшихся добровольцами — и точка. О том, что записывались в ополченцы не всегда по желанию, писал в мемуарах публицист Борис Рунин-Рубинштейн. Но кандидат исторических наук Виктор Хохлов, автор сценария документального фильма «Писательская рота», уверен, что в подавляющем большинстве случаев это был искренний и глубокий порыв ополченцев: люди стремились встать на защиту города.
В ополчение записывались студенты и преподаватели МГУ, писатели, художники, музыканты, ученики и преподаватели консерватории, артисты. Ими стали и более ста членов Союза писателей — цвет интеллигенции. В итоге «Писательскими» стали 3-я и отчасти 2-я роты 1-го батальона 22-го полка 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения.
Об истории писательской роты сохранилось не так много сведений. В этом смысле воспоминания Бориса Рунина бесценны. Кстати, у самого Бориса Михайловича, помимо прочего, был и личный мотив для записи в ополчение: он был родным братом жены Сергея Седова, сына Льва Троцкого, расстрелянного в 1937 году, сестра же его была отправлена на Колыму. Назвав одну из своих книг «Записки случайно уцелевшего», Рунин не преувеличил ни разу: он несколько раз в жизни оказывался на пороге смерти, и каждый раз его спасало от нее некое чудо. Так и тут: непонятно, как и почему репрессии не коснулись его, столь близкого родственника опального «демона революции». Факт записи в ополчение пусть не на сто процентов, но немного «улучшал» его биографию.
…В июле 1941 года количество бойцов дивизии приближалось к семи тысячам. Дивизию материально поддерживали предприятия Краснопресненского района и собственные средства бойцов. Но поскольку ополченцы получали не только бесплатное обмундирование и питание, но и зарплату на прежних рабочих местах, их очень быстро стало смущать столь «барское», неравноправное положение. И они выдвинули инициативу — себе оставить положенные пайки, а остальные деньги отправить на производство самолетов и танков.
Изначально ополчение создавалось для охраны различных объектов в Москве, но положение на фронте менялось, соответственно менялись и задачи. Вскоре их перебросили под Дорогобуж — на рытье линии обороны. После того как командовать резервным фронтом начал Георгий Жуков, начались проверки, результат которых был поистине страшен: оказалось, что стрелять не умеют многие сержанты и командиры, что уж говорить об ополченцах! После анализа ситуации с конца лета 1941 года ополченческие дивизии были укомплектованы кадровыми военными и призывниками.
Борис Рунин, обладавший искрометно-ироничным пером, многие ситуации, возникавшие в роте, описывал живо и кинематографично. Пересказывая эпизоды из его книг, руководитель архива Научно-просветительного центра «Холокост» в Москве, где хранится личный фонд Б. Рунина, Леонид Терушкин не в силах сдержать улыбки:
— Представляете, Рунин описывал такой эпизод. Их ротный командир — молодой, окончивший училище лейтенант обращается к строю на проверке: «Землекопы, три шага вперед!» А все стоят. Не шелохнувшись. Он продолжает: «Плотники, три шага вперед!» Все стоят. «Повара!» — приказывает он. И тут откуда-то сзади с извинительными нотками раздается голос Александра Бека: «Да у нас тут все больше имажинисты, товарищ лейтенант!» И рота, естественно, чуть не падает со смеху. А лейтенант машет рукой: «Машинисты сейчас не нужны…» Одним из самых «взрослых» в роте был Павел Бляхин, автор многими любимой повести «Красные дьяволята». Никаких поблажек с учетом возраста Павел Андреевич не принимал. Например, во время долгих переходов ему не раз предлагали подъехать на машине, но он всегда отказывался от таких «преференций», да еще и подбадривал на марше молодых бойцов, а на привалах учил их наматывать портянки.
Не менее известен был Рувим Фраерман — ну кто не читал, особенно в СССР, его «Дикую собаку Динго»? Рядом в строю оказались Степан Злобин (создатель романа «Салават Юлаев»), Ефим Зозуля, написавший массу тонких психологических рассказов, поэты Иван Молчанов, Павел Железнов и Сергей Островой («Песня остается с человеком»), прозаик Юрий Либединский (повесть «Неделя»), автор «Граммофона» и «Хуторян» Михаил Лузгин, драматурги Павел Яльцев, Вячеслав Аверьянов, Натан Базилевский, Петр Жаткин, литературные критики Василий Бобрышев, Сергей Кирьянов, Александр Фоньо, Арон Гурштейн, литературоведы Александр Роскин, Владимир Тренин, Камиль Султанов, переводчики Николай Вильям-Вильмонт и Лев Шифферс. Шутник Александр Бек, с легкой подачи кого-то из ротных острословов прозванный «бравым солдатом Беком», и совсем молодой поэт Эммануил Казакевич обретут известность позже: первый — издав повести «Волоколамское шоссе» и «Новое назначение», второй — написав «Звезду» и «Весну на Эльбе». В роте с первых же дней установилась особая атмосфера — да, тут были не только «собратья по перу», но в целом — сливки интеллектуальной элиты.
Им было о чем говорить друг с другом и что обсуждать, тем более что война уравняла всех, затерев те шероховатости, которые могли возникнуть между творческими коллегами в мирное время. Им оставалась только общая жизнь и, неизменно, только личная смерть. И надежда на то, что война будет выиграна.
Возраст бойцов тоже отличался: Борису Рунину было 28, Данину и Казакевичу — меньше, остальным — больше, чем Рунину, но меньше, чем Бляхину. Были среди ополченцев и те, кто уже смотрел войне в лицо: переводчик с английского Марк Волосов воевал в Первую мировую, причем так бесстрашно, что получил два Георгиевских креста; георгиевскими кавалерами были также поэты Арон Кушниров и Александр Чачиков. Были тут и участники Гражданской войны: скажем, прозаик Константин Клягин в те годы занимал командные должности в Красной армии. А были и абсолютно гражданские, не нюхавшие пороха люди, которых на фронт не пускали по здоровью. Проблемы со здоровьем. Все тот же Борис Рунин замечал: «…Среди нас немало очкариков. Данин тоже был снят с учета по зрению. С очками не расстаются Лузгин, Афрамеев, Замчалов, Винер, Бек». Драматург Вячеслав Аверьянов попросился добровольцем в действующую армию еще в первые дни войны. Причиной отказа тоже стала сильная близорукость. Оскорбленный отказом Аверьянов, едва услышав о записи в народное ополчение, вступил в него в числе первых. Там его примут и в партию. Последнее письмо от него с фронта датировано 3 октября 1941 года…
Заместитель политрука писательской роты прозаик Юрий Либединский был непререкаемым авторитетом, казался воплощением силы и несгибаемости. Только прочтя его воспоминания, понимаешь, какими трудами давалась ему эта «легкость»: «Идти мне трудно. В глотке горит, на ногах лопаются водяные пузыри, идешь точно по стеклу. Привалы уже не восстанавливают сил. Но отставших не должно быть. И те, кто посильней, берут у слабых вещи и помогают нести. Так мы идем на запад…»
Рота писателей рыла траншеи и окопы, возводила блиндажи, а во время маршей дружно… пела. Заводили песни и сочиняли их Вадим Стрельченко — поэт, очень ценимый Эдуардом Багрицким, — и Эммануил Казакевич.
Очень полюбили в роте и Константина Кунина — смешливого, доброго, знавшего массу удивительных историй. До войны Кунин издал несколько книг: «Васко да Гама», «Магеллан», «За три моря». На фронт его не взяли по триединству причин: слабое зрение, больное сердце и плоскостопие. И тогда он ушел в ополчение.
Поразительно, как светлы его письма, адресованные родным: у меня все хорошо, я втянулся, хожу по шестьдесят километров в день. Он мечтал когда-нибудь написать о своих впечатлениях… В книге «Солдаты Красной Пресни» Юрий Пошеманский описывал драму, перевернувшую жизнь Кости. 2 октября 1941 года к нему с комиссией Союза писателей приехала на фронт любимая жена Яна. Начался обстрел… Потом нашлись свидетели — кто-то видел, как она бежала под огнем танков… Сначала она числилась пропавшей без вести. Сообщая об этом в письме другу, Кунин написал: «Я научился ненавидеть…» Попал в окружение и он, 17 дней с товарищами пробивался к своим с боями, получил назначение в штаб у Москвы… Но после гибели жены в тылу не усидел и погиб в бою под Иваньевом 21 ноября 1941 года.
Осенью 1941 года ряд писателей, согласно распоряжению командования, должен был быть откомандирован для работы в армейских газетах. Отозвали Бляхина, Корабельникова, Жигу, Кирьянова, Либединского. Некоторые упирались, не желая «отзываться». Они понимали, что могут погибнуть в любой момент, но… Одним из самых «упертых» оказался Эммануил Казакевич. В итоге он стал профессиональным военным разведчиком.
В начале октября 1941 года в результате операции «Тайфун» четыре советские армии оказались в Вяземском котле, в том числе и дивизии народного ополчения. Ситуация была критической: перед столицей практически не было войск. Дивизии ополченцев прорывались из окружения, неся огромные потери, но при этом задерживая немцев. Один из боев состоялся под деревней Уварово: там ополченцев встретили немцы. Бой был принят —ополченцы отбивали атаку за атакой. Потери были колоссальными. 1200 раненым оказывали помощь в храме Николая Чудотворца, отданном под медсанбат. Погибли Афромеев, Винер, Волосов, Стрельченко, Замчалов, Тригер, Злыгостев, Аверьянов, Бобрышев, Вакс, Клягин, Кудашев, Незнамов, Гершензон (автор «Сказок дядюшки Римуса»). Даже оказавшись в окружении, рота сражалась! После смерти политрука его заменил беспартийный поэт Александр Миних-Маслов. Он поднимал бойцов в бой, пока не получил ранение, стоившее ему жизни.
...В музее «Богородицкое поле» хранятся деревянные медальоны, которые выдавали бойцам-ополченцам. Показывая их гостям, заведующий музеем Игорь Михайлов обращает внимание: «Видите, тут тонкое отверстие, сюда входила скрученная тонкая бумажка с именем и фамилией ополченца. Но герметизации нет! То есть ополченцы не могли не понимать, что любой из них может погибнуть в любой момент и при этом остаться неизвестным — ну сколько «проживет» бумажка в медальоне?! Но почему-то они не останавливались. Есть что-то, что выше страха смерти.
…Военная история уникальной дивизии оказалась предельно короткой, но очень яркой и щемящей. 30 ноября 1941 года в ней была поставлена точка.
ФАКТЫ
Историки и поныне спорят о количестве людей, погибших в Вяземском котле. По данным из разных источников:
— В котле погибли порядка 200–270 тысяч человек.
— Около 350–400 тысяч человек были взяты в плен. Подавляющее большинство из них до сих пор считаются пропавшими без вести.
— Десятки тысяч из них умерли от голода, холода, болезней и издевательств уже зимой 1941–1942 годов.
— Санитарные потери в ходе Вяземской операции составляют порядка 120–150 тысяч.
— Порядка 30 000 — 50 000 человек в октябре-ноябре 1941 года сумели вырваться из окружения.
— Около половины имен погибших в годы войны писателей на мемориальной доске в Центральном доме литераторов в Москве принадлежат бойцам писательской роты. Большинство из них пали смертью храбрых в октябре 1941 года во время Битвы за Москву.
РЕПЛИКА
Это был искренний патриотический порыв
Виктор Хохлов, кандидат исторических наук, автор сценария документального фильма «Писательская рота»:
— К моменту начала серьезных боев многие из писательской роты уже были отозваны в тыл или вообще с фронта, поскольку стало ясно, что большинство из возрастных ополченцев, да и не только, не могут быть полноценными стрелками. Да, наверное, это было и не нужно, и нецелесообразно — такое использование «перьев», которые были так нужны в то тяжелое время. Но многие ополченцы остались... И, на мой взгляд, совершенно бесспорным был факт патриотического порыва и желания этих людей заполнить собой некую брешь. И когда говорят о безумности этого решения, я совершенно не уверен, что оно настолько безумно, поскольку в июле 1941 года никто не знал, в каком направлении будут наступать немцы. После разгрома Западного фронта, по сути, никаких резервов там не оставалось. Ситуация была близка к катастрофической, и необходимость «собирать по сусекам» людей присутствовала. А уже в августе 1941 года, после инспекции Жукова, принимается решение в целом о расформировании этих дивизий народного ополчения и их пополнении, доукомплектации. Но за месяц нельзя сделать из гражданских людей профессиональную армию. И сказать, что в той ситуации кадровая армия могла бы воевать лучше, я не могу. То, что люди за три дня были фактически уничтожены в страшном Вяземском котле, это сокрушительное поражение и трагедия, но надо понимать, что при этом котел долгое время оставался у немцев за спиной неким «опасным грузом», не позволяющим им двигаться на Москву. Жертвы были колоссальны, но как бы это ни звучало, это был вклад в некое военно-стратегическое решение. Еще раз подчеркну: надо понимать, что в 1941–1942 годах воевать не умело ни ополчение, ни кадровая армия.
ЦИТАТА
Эммануил Казакевич (1913-1962), писатель, поэт, разведчик, кавалер Ордена Отечественной войны II степени и двух Орденов Красной звезды:
...Они и называли друг друга земляками, ибо они были из одной страны — страны верящих в свое дело и готовых отдать за него жизнь.
Свежие комментарии